Рождество в Сталинграде или Пир во время чумы

Я не поехал на тренировку по тяжелой атлетике, опасался из-за пробок не успеть на сеанс с клиентом. Зашел в торговый центр пообедать и увидел множество счастливых и уставших лиц, люди бегали в суматохе выбирали подарки, закупались продуктами, фейерверками, кто-то еще не успел нарядить елку, покупал елочные игрушки и гирлянды. Люди улыбаются и желают счастливого нового года совершенно незнакомым людям. Атмосфера праздника все-таки пришла в сердца людей… А ведь 73 года назад была Вторая Мировая война… Мне совершенно случайно попался отрывок из книги одного военного историка, он касался празднования Рождества, окруженной и брошенной Сталинграде — 6-ой армией генерала-фельдмаршала Паулюса. Мы не будем касаться в этой статье исторических аспектов и развития этой военной драмы, нам будет интересен именно аспект удивительного поведения людей, которые находились в состоянии войны. После длительной осады Сталинграда, разрушенный город так и не удалось взять и более того после контратаки советских войск, многочисленные остатки 6-ой армии, так и не были выведены из-под окружения. В головах людей сработал защитный механизм, никто не хотел признавать скорый плен и возможную смерть. Вместо отчаяния поражения или накала нервов перед прорывом, люди готовились к празднованию Рождества, искренне и по-настоящему. Немецкие солдаты украшали свои блиндажи, дарили друг друга подарки, ощущая братство и единение даже в самый тяжелый час своей жизни. Святой, католический праздник Рождества Христова — вселял в сердца людей надежду на лучшее будущее и все это перед лицом гибели. Вот что пишет Энтони Бивор, в своей книге «Сталинград» : «То Рождество было отмечено несомненной искренностью душевных порывов и неслыханной щедростью. Один лейтенант раздал своим солдатам все, что у него было: сигареты, писчую бумагу, хлеб. «У меня больше ничего не осталось, — писал он домой. — И все же это Рождество — прекраснейшее в моей жизни». Многие преподносили своим товарищам сигареты и хлебные пайки в качестве подарков. Кто-то изготавливал безделушки из подручных материалов для своих друзей. Можно с уверенностью сказать: на праздник никто не остался без подарка.».
Так что мешает нам — живущим сегодня, неумирающим от ран и голода ?Наши близкие — живы и здоровы, у нас есть кров и пища, что нам мешает открыться и поблагодарить Бога за то, что уже имеем? Что нам мешает почувствовать атмосферу грядущего праздника и вспомнить из уходящего года все самое светлое, доброе, вечное ? И все-таки можно уже перестать ныть и жаловаться, что не успел то-то и то-то, что не похудел(а), не дозаработал, не встретил(а) вторую половинку и т.д. Самое прекрасное в каждом вашем вдохе прямо сейчас… Так что любите и живите, всем желаю прекрасного Нового Года.

«Историки, спорящие о том, стоило или не стоило 6-й армии попытаться вырваться из кольца окружения во второй половине декабря, упускают из вида один очень важный психологический момент, а именно приближение Рождества. Ни в каких других войсках вермахта не готовились к Рождеству так тщательно, как это делали в осажденной 6-й армии. Вряд ли старательная подготовка к празднику может свидетельствовать в пользу того, что истощенные солдаты горели желанием совершить прорыв из окружения. Стремление отрешиться от жуткой реальности сыграло здесь такую же роль, как и культивируемая Гитлером идея об «осажденной, но неприступной крепости». Но и это не объясняет той одержимости, с какой солдаты 6-й армии ждали наступления Рождества.

Приготовления начались задолго до того, как танковые дивизии Гота устремились на север. Уже в начале Декабря немцы начали помаленьку откладывать продукты, но вовсе не в плане подготовки к выходу из окружения, а [322] для рождественской трапезы и подарков друзьям. В одном подразделении 29-й пехотной дивизии зарезали последнюю вьючную лошадь, чтобы из ее мяса приготовить подарочные конские колбаски. Вместо еловых веток использовали пожухлую степную траву, а чтобы было совсем «как дома», из палок изготавливалось некое подобие рождественской елки.

Подобные проявления сентиментальности ни в коем случае не являлись исключительной привилегией солдат. Эдлер фон Даниэльс, например, украсил блиндаж настоящей елочкой, на верхушку которой повесил фотографию своего ребенка. В письме к молодой жене Даниэльс поделился планами по поводу празднования Рождества, которое ему хотелось отметить обязательно по-немецки, пусть даже и в далекой России. «Каждый взвод превратился в подобие семьи. Радостно видеть, что в солдатской среде царит дух настоящего товарищества». В большом ходу были праздничные лозунги. Один из них вещал: «Дружба, скрепленная кровью и железом!» Изречение хоть и не несло в себе рождественского настроения, зато очень подходило к обстоятельствам.

Основательнее всех к Рождеству готовился, пожалуй, врач 16-й танковой дивизии Курт Ройбер. Тридцатишестилетний Ройбер, теолог и друг Альберта Швейцера, был, помимо всего прочего, одаренным художником. Свой блиндаж он превратил в художественную студию и много и плодотворно работал, несмотря на тяготы и неудобства фронтовой жизни. Одну из картин, которая в настоящее время находится в кирхе кайзера Вильгельма в Берлине, Ройбер нарисовал на обратной стороне трофейной русской карты. Картина называется «Сталинградская мадонна» и изображает Богоматерь, нежно обнимающую младенца Иисуса. Подпись под картиной гласит: «Свет, жизнь, любовь». Закончив работу, Ройбер повесил картину на стену землянки, и каждый, кто входил в его жилище, восхищенно замирал на пороге. Многие начинали плакать. К величайшему смущению Ройбера (вероятно, ни один художник не был столь скромного мнения о собственном даровании), его блиндаж вскоре превратился в место паломничества, некое подобие святилища, куда солдаты приходили помолиться.

Картина «Сталинградская мадонна»
То Рождество было отмечено несомненной искренностью душевных порывов и неслыханной щедростью. Один лейтенант раздал своим солдатам все, что у него было: сигареты, писчую бумагу, хлеб. «У меня больше ничего не осталось, — писал он домой. — И все же это Рождество — прекраснейшее в моей жизни». Многие преподносили своим товарищам сигареты и хлебные пайки в качестве подарков. Кто-то изготавливал безделушки из подручных материалов для своих друзей. Можно с уверенностью сказать: на праздник никто не остался без подарка.

В сочельник командир батальона из дивизии Ройбера подарил солдатам, лежавшим в санчасти, бутылку шампанского. В тот самый момент, когда кружки были наполнены, снаружи взорвалась бомба, и все попадали на пол, расплескав при этом пенящийся напиток. Санитар тут же схватил свою сумку и бросился на улицу. Выяснилось, что взрывом убило одного человека, а четверых ранило. Этот инцидент испортил всем настроение, и праздник пошел насмарку. В довершение всех бед утром дивизия подверглась массированным атакам русских войск.

Бойцы Вермахта несут елку в ДОТ.
В рождественскую ночь самой исполняемой была песня «Тихая ночь, святая ночь». Солдаты хриплыми голосами распевали ее в своих землянках при свете заранее припасенных свечных огарков. То там, то тут раздавались приглушенные рыдания. Все вспоминали своих близких и не могли сдержать слез. На генерала Штрекера, объезжавшего передовые позиции, это произвело глубочайшее впечатление. «Здесь, в пекле войны, звучит «Тихая ночь». Вот что значит настоящее солдатское братство!» — записал он в своем дневнике. Во время посещений передовой старшие офицеры не только ободряли солдат, но и делились с ними чем могли. Сержант-танкист после Рождества написал домой: «Командир дивизии угостил нас спиртом из своей фляжки и подарил плитку шоколада».

На Рождество солдаты тех частей, которые не подвергались атакам советских войск, собрались у радиоприемников, чтобы послушать «Рождественскую программу радио Великой Германии». К их великому удивлению, диктор вдруг объявил: «В эфире Сталинград». А вслед за тем хор запел «Тихая ночь, святая ночь». Многие приняли это за чистую монету, но те, кто постарше, были крайне возмущены. Они посчитали эту жуткую инсценировку за обман, как их близких, так и всего немецкого народа. Геббельс уже успел провозгласить грядущий праздник «Рождеством немецкой нации», видимо, взывая к чувству долга и мужеству немцев, а возможно чтобы загодя подготовить народ к известию о сталинградской трагедии.» (Энтони Бивор, «Сталинград»)

«Сегодня унтерофицер сказал мне, что я не смогу поехать домой к Рождеству. Я попытался возразить и напомнить ему о его обещании помочь, но он направил меня к гауптману. А гауптман сказал мне, что многие также хотели бы поехать в отпуск и что они тоже обещали своим родственникам приехать на Рождество. Из нас никого и не отпустили, я лишь понял, что это не его личная прихоть, был какой то приказ. Еще гауптман сказал, что все мы должны радоваться что мы все еще живы, а долгий путь во время холодной зимы сулит немало перспектив погибнуть».

«Дорогая Mария, ты не должна сердиться из-за того, что я не еду в отпуск. Я часто думаю о нашем доме и нашей маленькой Луизе. Интересно, может ли она уже смеяться? У вас есть Рождественская елка? У нас все как всегда, если мы не продвигаемся вперед, то это для нас прямо как отдых. Мне не хотелось бы писать слишком много о происходящем здесь, иначе вы станете кричать… иногда мне страшно и я начинаю думать что мы не увидимся больше. Хейнер из Крефилда сказал мне, что не стоит писать об этом, что это только пугает родственников. Но что поделать, если это правда!».
«Мария, дорогая Maрия! Унтерофицер говорит что это будет последняя почта и что самолетов больше к нам не будет. Утешаю сам себя как могу, по всей вероятности с моим отпуском теперь уже точно ничего не получится. Если бы я только мог увидеть тебя еще хоть раз! Когда ты станешь зажигать свечи, вспомни о своем муже в Сталинграде»(неизвестный немецкий солдат)

Бойцы дивизии СС «Норд» радуются полученному в честь Рождества пайку от командования.

Поделиться :

Добавить комментарий